Деревня Ильницы

Не исчезай, моё село –

Твой берег выбрали поляне,

И ты в него, судьбе назло,

Вцепись своими тополями.

Прижмись стогами на лугу

И не забудь в осенней хмари:

Ты – будто «Слово о полку» -

В одном бесценном экземпляре.

Ю. Дмитриев

             Самое лучшее место на земле там, где ты родился, то есть твоя маленькая родина, которая остается в сердце навсегда, куда бы жизнь ни забросила.

Для моих собеседников это - деревня Ильницы. Она уже сейчас относится к категории «забытые деревни».

Но прежде, чем начать повествование о ней обратимся к документам.

Ильницы - деревня Кесемского сельского поселения в 12 км к северо-западу от села Кесьма.

Название происходит от ил (иловой, иловка) – «низина, топь, тина, грязь»; «почва, имеющая в своем составе много ила».

В документах XIX века могла упоминаться под разными названиями: Иллицы, Доильницы и даже Степановское.

В источниках XVII века, как и в материалах 2-й ревизии 1745 года, не упоминается ни под одним из приведенных выше названий.

Вероятно, возникла на помещичьих землях во второй половине XVIII века как сельцо Степановское, а основателем был отец генерал-лейтенанта Михаила Степановича Перского.

По крайней мере до 1833 г. в селении располагалась и помещичья усадьба, ликвидированная А.В Колюбакиным, унаследовавшим имение после смерти М.С. Перского.

Оставалась частновладельческой до отмены крепостного права в 1861 году.

Последний владелец - Колюбакин Михаил Александрович.

В XIX в. среди крестьян был распространен плотницкий промысел.

До 1918 г. относилась к Пятницкому приходу.

С 1866 г. в селении стояла ныне не существующая Никольская часовня.

            Число хозяйств и численность населения:

Годы	Количество хозяйств	Численность населения
1858	24	182
1889	49	226
1963	28	87
1993	7	9
2008	3	3

Так выглядела деревня больше десяти лет назад

Вот как вспоминает свою деревню Ильницы ее бывший житель, а ныне горожанин, Аккуратов Анатолий Дмитриевич, родившийся 16.05.1937 года.

«После рождения в деревне я прожил всего два года, а потом из-за разногласий, отец был председателем местного колхоза, деревню мы покинули и переехали в Ленинград.

Вскоре отца забирают на финскую войну.

Когда началась Великая Отечественная война, отец ушел на фронт и не вернулся, пришла похоронка - пропал без вести.

Нашу семью из Ленинграда эвакуировали на Урал.

В деревню мы вернулись в 1943 году.

Наш дом был занят семьёй односельчан, но нам его безоговорочно освободили.

Деревня была длинной, дома стояли часто, было 39 домов на два посада.

Население русское, многодетных семей - четыре, много одиноко проживающих женщин, видимо после войны остались вдовами.

Деревня закрывалась с двух сторон, для чего имелись двое ворот и ночью обязательно ходил по деревне сторож и проверял, закрыты ли ворота.

К вопросам пожарной безопасности люди относились ещё более серьёзно, в середине деревни имелся пожарный сарай с необходимым инвентарём, но и кроме этого каждый владелец дома знал, какой инвентарь за хозяйством закреплён на случай пожара.

Сторожили жители каждую ночь по очереди, для этого была изготовлена табличка с надписью «ночной сторож», которая перекочёвывала от избы к избе. Это практиковалось очень долго, но потом стали сторожить где-то до середины семидесятых годов только летом, а потом и вовсе перестали.

          Домики в деревне  были аккуратные, на два или три окна, а шесть домов состояли как бы из двух изб. Конечно, были  и старенькие неброские дома, но жили в них одинокие  и пожилые люди, которые уже не могли достойно их содержать. А так дома перестраивались и меняли хозяев внутри деревни.

За усадьбой Тюлькино, ближе к Сельцам, располагался небольшой хутор, из него к нам перебрались два хозяйства Сущиковых и Кольцовых.

Если кто-нибудь затевал строительство или ремонт дома, то в те времена ему помогала вся деревня. Теперь же каждый держится особняком.

Следует отметить, что мужчины в деревне были мастеровые, сами делали телеги, сани, любые плотницкие работы, некоторые бондарничали.

Тополя и берёзы было принято высаживать по несколько штук у каждого дома, соседство им составляли множество ив и красивые вербы.

В те времена в деревне было много мальчишек всех возрастов, и они развешивали на деревьях скворечники. Это очень приветствовалось, между детьми было как бы соревнование. И в деревне по весне разносились птичьи трели, с весны заливались скворцы, позже их сменяли соловьи, а затем и другая пернатая братия.

А вот когда деревья состарились, то доставили много хлопот: уронить проблематично и угрожающе мешают.

В отдельном доме в деревне располагался сельский Совет, контора колхоза и изба-читальня.

Позже этот дом перестроили, в нем был оборудован медпункт, комната фельдшера и библиотека. Новую контору построили на краю деревни после того, как организовали колхоз «Доброволец», объединив мелкие колхозы в один.

Позже в ней недолго был клуб, а затем её перевезли в деревню Пятницкое под жилой дом.

Председателями в колхозе были в разное время: Конин Федор Тихонович, Штаненков Василий Иванович, Ульянов Василий Иванович.

Самих построек на барской усадьбе Тюлькино, которая располагалась в километре от нашей деревни, уже не было, видимо, разобрали и увезли, оставался фундамент и кирпичные столбы. 

Жители окрестностей ещё долго возили оттуда кирпич на хозяйственные нужды. Очень уж хорош он был на мельнице, но сама кладка была очень крепкой, её невозможно было разбить, я и сам пытался это сделать, когда строил собственный дом.

Кроме усадьбы Тюлькино, находилась за речкой усадьба Голоулиных, но её почему-то звали усадьбой писаря?

Мы долго ходили туда за земляникой, её там, на взгорке, было очень много. До сих пор там, говорят, сохранился пруд, и стоят величественные сосны. Но мне сейчас по состоянию здоровья туда не дойти.

Вспоминается, что помещик, Павел Иванович, работал в Кесьме в больнице, а его внук был мастером на Кесемском молокозаводе. Я даже бывал в их доме, они жили за амбулаторией, ближе к кладбищу.

Особенными детскими воспоминаниями запомнились дед Архип, тем, что он хвастал, что служил гренадером и всегда одевал сверху голенища от сапог, а внизу ботинки и получались, как сапоги, (точно такие же были у Попандопуло в фильме «Свадьба в Малиновке»).

Любил дед выпить и всё грозился свои сапоги продать.

А также запомнилась одинокая женщина, имени уже не помню, но прозвище у нее было Паскрада. У неё была морская свинка, она ездила с ней в Ленинград и там гадала людям. Для этого изготовлялись билеты, определенным номиналом, на которых были написаны предсказания, а свинка вытаскивала их для желающих. Тем и зарабатывали на жизнь.

И ещё запомнилось, что Сашка Грачев, односельчанин, который служил в Калининграде, привозил   селёдку, ее называли «залом». Толщиной она была с руку, очень жирная и вкусная, её можно было есть без хлеба.

Часто в деревню приходили нищие, им обязательно что-нибудь подавали и много цыган, которые приходили в деревню неоднократно и даже короткое время жили.

      В 14 лет мне уже  довелось работать молотобойцем в местной кузнице с Петром Спрудиным, который  заставлял меня поддерживать огонь в горне  и изредка  стучать по наковальне, чтоб создавать иллюзию работы. Сам он в это время куда-то уходил.

Конечно, так было не всегда. В разгар сезонных работ, мы трудились до изнеможения. Как раз возле дома Спрудиных располагалась конюшня, в ней иногда показывали кино, вешали простыню, а динамо-машину крутили вручную. Запомнился фильм «Васса Железнова», с титрами и без звука.

Чуть дальше за конюшней, наискосок - общественная баня. Так она запомнилась не помывками, а тем, что там гнали самогон всей деревней.

Общественного скота в деревне было много: лошади, коровы, телята, свиньи, овцы. Мальчишкам доверяли возить навоз на лошадях в поля, грузили и разгружали взрослые, а мы только сани сопровождали. Скотные дворы освобождали от навоза обычно весной. Также на лошадях боронили поля, окучивали картофель, возили дрова для ферм, лён на риги.

Летом дети обязательно помогали родителям: ходили в подпаски и на сенокос. Колхозных  коров доили вручную три раза, в обед ездили на пастбища, порой за три и более  километра. Молоко хранили в бидонах, которые опускали в сколоченный ящик, через него протекала вода из колодца. Так оно охлаждалось и хранилось до отправки на молокозавод.

Запомнилось, что первым с войны пришел Василий Гусев, ему оторвало руку. Позже  пришли   по ранению Смирнов Василий  и Рогов Иван.  Но многие из односельчан погибли. Об этом нам напоминает Книга Памяти, которую я частенько с грустью перелистываю, ведь там много родных и знакомых мне фамилий.

Но не только трудами жил человек, беседы, которые проводились в деревне, были единственным развлечением. Обычно они проходили у тёти Шуры Гусевой.

Она была вдовой, жила с сыном, приходилось трудно, а за наем все же платили небольшую плату.  После Пасхи у неё также хранились иконы, с которыми обходили деревню.

На беседах обычно девушки не только веселились, но и пряли изо льна нитки, вязали, плели кружева. Также славились весёлые вечера, на которые приезжали гости даже из Сандовщины, Любегощей, Пашкова.

Что характерно, люди жили небогато, но всех приезжих обязательно кормили.

Из музыкального сопровождения было две балалайки, играли Кольцов Иван и Дубов Алексей. А  Коля Смирнов  имел полу аккордеон, ему отец привёз его с войны. Вот под это сопровождение плясали «соломушку», «круга», «русского», пели песни и частушки.

Надо отметить, что девчата из нашей деревни считались самыми красивыми в округе.  

И свою жену я нашёл в родных Ильницах. Моя Нина, с которой я прожил в браке более 50 лет, до  самой смерти оставалась для меня  самой красивой и желанной.

            Вокруг самой деревни располагались: нефтебаза, кузница, кондрашук, риги, дробилка, зерносушилка, щеподралка, пилорама, несколько зерноскладов и кладовых для хранения запасных частей к технике, весовое хозяйство. 

В 1953 году я учился на тракториста в Красном Холме. В 1954 году попал на Целину, там проработал два года.

Далее была служба в армии, отслужил три года в Ростове на Ярославщине. Затем вернулся в колхоз и с 1959 года работал трактористом, затем бригадиром тракторной бригады.

Застал то время, когда корчевали лес, чтобы расширить посевные площади. Сколько труда было вложено?!

А сейчас до неузнаваемости все поля заросли лесом и кустарником.

Когда в 1970 году организовали совхоз, мне была предложена должность главного инженера, а позже заместителя директора.

Мы с женой к этому времени уже поступили учиться в Краснохолмский сельхозтехникум. Она на агронома, а я на механика.

Проработав в совхозе, пять лет, я уехал с женой и двумя детьми на север.  

Собственными руками построенный дом пришлось оставить, сейчас он полуразрушен, как и многие дома не только в нашей деревне, но и по всей России.

Я сейчас живу в Твери, у меня благоустроенная квартира, дача рядом с домом.

Радуют дети и внуки, очень обо мне заботятся.

Жизнь вроде удалась, грех жаловаться. Но чем старше становлюсь, тем больше обращаюсь мыслями к прошлому, к своей родной деревеньке, где прошло босоногое детство, и пролетела юность.

Но я её не забываю, при любом удобном случае, навещаю.

И радует то, что она не совсем забыта, очень приветливые и трудолюбивые люди из Москвы и Питера сейчас живут в ней: в двух домах живут круглогодично, а в одном - только летом.

Значит, про деревню Ильницы вы не только услышите, но и сможете ещё увидеть в жилом виде.

А мне приходиться жить воспоминаниями. Но они этого стоят».

Елена Молодцова,

библиотекарь Тимошкинской библиотеки