Мачеха

Краснёнкина Ирина Архиповна, 67 лет, дер.Тимошкино, Весьегонского района. Магнитофонная запись М.И.Муллонен, 1958 г.

Осталась я от матери двухлетняя. Мне надо было расти с мачехой. Мачеха меня обижала, обижала. А я все-таки росла, с матерью, росла до двадцати («до двадцати» говорит по-русски, пауза, по-карельски) годов я росла с матерью. Потом я вышла замуж. Меня обижали, когда я была маленькая.

Меня, когда я была маленькая, двухгодовалая, хотели отвезти в лес. Мать (мачеха) говорит (отцу): «Отвези в лес, не буду жить, пока (её) не отвезешь в лес!». Мачеха, ну да мама, все равно, говорит, что «не буду жить, уйду».

Отец долго отговаривался (хлопотал), что «не отвезу, не отвезу: она ли нас обижает, двухлетняя?». Но все равно согласился отвезти. Запряг лошадь, пришел – а сплю на постели.

«А куда, её такую маленькую, отвезем, - говорит. - Она ли нас обижает? Ведь мы попадемся оба, если отвезем её в лес!»

«А скажем, что в гостях в Терпигоре, да и потом хоть», - говорит мачеха.

«А терпигоровские придут, скажут, где Ирина?».

«Не знаем, к вам пошла, а куда потерялась?»

«Поди-ка!..Не отвезу, не отвезу в лес (дочку)!» - говорит отец.

Ну, на этот раз я осталась, в лес не отвезли. Я росла… Вот уже и выросла. Постоянно я ходила на поденщину. На поденщину я постоянно ходила. Народ одевается, наряды хорошие, а у меня нарядов нет. У меня худенькие наряды. Тёти дают – да и хожу в тетиных нарядах. Народ пляшет и весёлые, и ловкие, а я ровно оплеванная, в сторонке. А гулять все равно хочется: красота не (у всех) одна, а молодость у всех одна! Всем хочется гулять. Вот я так молодое время, вот кое-как провела.

Потом я вышла замуж. Замуж вышла. За мужем у меня была семья двенадцать человек. Потом семья прибавилась до шестнадцати человек (уже когда дожили до сих пор), семья стала шестнадцать, и мы отделились на край (деревни).

Стали жить, своя полоса (стала)… Ничего у нас нет, все надо покупать, наживать. Кое-как начали жить. Дети (потом) выросли, (я) выросла. Стали жить ничего.

ИСТОЧНИК:

Г.Н.Макаров Образцы карельской речи. Калининские говоры - Калинин, 1963.

Подготовила Татьяна Кузнецова

Бабушка

Привалова Александра Ивановна, 70 лет, дер. Можайка, Весьегонского района. Записал Ф.А.Федотов, 1957 г.

Мать мне рассказывала, а матери рассказывала её мать, мне она бабушка будет, про деревушку Барско-Тарачеево. Там была усадьба барина. Да ещё у него было работников шестьдесят человек. Как звали барина, не знаю. Мне уж семьдесят лет. Ну вот, мать и рассказывала нам, как жили на барщине. Бабушке было семнадцать лет, когда её выдали замуж, а шестьдесят лет было жениху, старику. Он был печник. В церквях ставил печи.

Бабушка Федосья, когда ей было семнадцать лет, она пасла гусей и уток в поле. Была дождливая погода. Она пришла мокрая вечером с поля с пастухов и легла на печку, да и уснула там. А во сне видит: по напыльнику ползет змея. Прыгнула (змея) на печку и вокруг шеи и обвилась. Федосья во сне испугалась змеи и закричала.

А мать прядет у окна. Приходит от барина кухарка, стучит в окно, в избу не вошла: «Егорьевна, завтра к венцу дочку присылай!». – «А за кого?».

Кухарка назвала имя старого старика старик рябой, не красивый, а Федосья красивая-красивая была, красивая. Мать пошла на двор и упала.

Потом пришла, да этой дочери и говорит: «Вставай, да завтра к венцу надо приготовиться». Она сказала ещё: «Бедная доченька, как поедешь венчаться, повезут тебя, на Карповой реке около мельницы омут, вода бурлит там, да ты туда и прыгай. Не венчайся с этим стариком».

Когда поехали к венцу по мосту, Федотья хотела прыгнуть в омут, да кота (были тогда коты такие кожаные) зацепилась и её схватили. И церковь заперли на замок, пока венчали. (Берут к венцу, так мать следом не пойдешь).

В церкви говорят: «Только ненадолго венчаешься». (Обманывают, чтобы не плакала).

Так вот от этого старика у Федотьи было трое детей. И моя мать была из тех детей… Она (бабушка) с тремя детьми и осталась, когда стала её воля.

Мужа-старика (моего дедушку) жить в деревню не берут. Говорят: «откуда пришел, туда и иди!». А бабушка Федотья и говорит: «Давай у деревни попросим немного земли под избушку. Вина купим для мужиков (деревни), так дадут землю».

Вина купили они для деревни, им дали у реки (на бережочке реки) немножко земли под избушку. Бобыли они и были. В избушке было одно окно, а второе было волоковое окно, низко (около земли). В этом волоковом окне дети дощечку сдвинут и идут в избушку, когда мать, Федосья, бывает на работе, на барщине, - питаться же надо было. А старик этот ходил в Весьегонск, в Рыбинск – печки ставил в церквах. Ну а потом умер. Дети остались с матерью (т.е с бабушкой). Бабушке земли дали в Тарачове.

Хоть стала и воля, а помещица в прежнем своем доме жила, а бабушка и ходила к ней работать за деньги.

ИСТОЧНИК:
Г.Н.Макаров Образцы карельской речи. Калининские говоры - Калинин, 1963.

Подготовила Татьяна Кузнецова 

Ветеранам Великой Отечественной войны

Подготовила Татьяна Кузнецова

Из воспоминаний Р.В. Сухановой-Анкудиновой. Окончание.

Начало воспоминаний -  в предыдущих публикациях.

И тут опять напомнили, что я дочь врага народа. В этот год было два первых класса. В 1-м «А» впервые семилетки начали учиться (до сих пор были восьмилетки), а в «Б» - все остальные: восьмилетки и кто из детдома не учился несколько лет. Директор говорит: «Тяните жребий». Вытащила я 1-й «Б» и стала работать. А в другой класс назначили учительницу Петровскую. 

И вот иду я в первый класс в первый день на работу. После этого дня думала, что не буду больше работать там. Пришла домой и ревела, а мама успокаивала и спрашивала, что они сделали. Я с вечера все в классе приготовила, парты все проверила, картины повесила. Через мой класс проходит другой класс. А они вечером встречали новый учебный год, и в моем классе все парты вытащили, а на столах объедки и бутылки. Оказывается, детский дом открывался и на открытие нашу директрису взяли. Ну, хоть бы убрали! Я прихожу, ребят нужно принимать, а тут такое. И хоть бы кто помог. И снова одна из коридора все парты принесла, мусор убрала вместе с бабушкой, которая печи топила. Вот так я первый день и провела, ревя. Придя домой, маме сказала, что я больше работать не буду, и меня не хотят брать. Но уговаривала она меня, как раз суббота была.

Анкудинова Рая в сентябре 1948 г. 

Мама моя в колхозе работала. Во время войны ее бригадиром поставили, потому что никто ничего не умеет – надо было в книжках записывать. Я, приезжая на каникулы, работала вместе с ней: трудовые книжки заполняла, все делала. И не только за свою бригаду, но и за бригаду Маши Кудрявцевой, та тоже ничего не могла, ее только назначили. Начисляла трудодни: сколько за лен, сколько соток (норма была какая, столько трудодней назначить). Все делала – вела канцелярию. Маме, за то, что в колхозе все идет хорошо, выдали премию, в размере 200 рублей. По тем временам это были большие деньги. Получать их маму отправили в сельсовет. Приходит, а ей объясняют, что премию ее пропили мужики. 

Ну, вот так и работали. Был такой Паша Романов. Ему бы уже в седьмом классе учиться, а он придет, сапоги снимет. Такая тоже была Нина Шершнина, в общем, в классе были и маленькие и большие. 

В 1947 году такая была голодовка, даже картошки не было - не уродилась. После каникул приходим в школу. У меня в этом году был 4-й класс. Детдом уже был закрыт, детей разобрали, все уехали. Всем стали давать хлебные карточки, а мне не дали. Сельсовет постановил, что мать работает в колхозе, значит, пусть она и кормит, а дома-то тоже ничего нет. Сестра Зина в это время поступила в педучилище. Поехала поступать в сельхозтехникум, а поступила в педучилище. И вот мне не дают эти карточки хлебные, и дома из продуктов ничего нет. Я не возражала, боялась говорить, а другие стали ругаться. Мне мама говорила: «Закрывай рот, ничего не говори, ничего не знаешь». И я молчала. 

А тут ко мне подошла завуч, Валентина Васильевна из Весьегонска, ее сестра работала в ГОРОНо. Она говорит: «Что ты все молчишь? Идем к директору!» Ну, я и пошла. Директором в то время был мужчина. «Как вы думаете, учительнице и не давать карточку хлебную (500 грамм давали хлеба)?! Кто же нас будет учить?» «А она - дочь врага народа, пусть как хочет, так и живет!» Вот тут я взорвалась. Все время была тихой, а тут не выдержала. Что я там говорила, не помню. Валентина потом говорила, что закрыла рот и не могла на меня смотреть. Я все высказала. На что директор пообещал пойти и попросить.
Я только позднее узнала у секретаря, что сказали не давать врагам народа. А он мне карточку выдал, вернее, отдал свою. Как он жил — не знаю. Это был Новый год, через месяц он умер и написали, что от голодовки. Директор был участник войны, вел алгебру, геометрию и арифметику в шестом классе. Его сын вел физкультуру.
После смерти директора позвонили и сказали, чтоб искали в своей среде тех, кто будет вести эти предметы. И вот что они придумали. Я веду в своем 4-м классе русский язык и арифметику, а остальные предметы — другие преподаватели. А меня попросили, чтобы я вела арифметику в шестом и алгебру в 7-м классе. И, начиная с марта, я так и делала. Два урока в 4-м классе проведу, а потом иду в школу, что рядом была построена, в 6-й и 7-й классы на занятия. А в этих классах сдавали два экзамена. У меня все сдали.

Семья Анкудиновых. Сентябрь 1948 г.

На следующий год прислали нового директора и завуча. Мне дали первый класс. Вдруг у завуча, она после института была и математику вела, умирает мать. Она уходит с работы и уезжает на станцию Сандово. Начались перестановки. На первый класс нашли другую учительницу, а мне сказали вести всю математику с 5 по 7 классы. В это время я, сдав госэкзамены, поступила учиться на заочное отделение исторического факультета в Ленинград. Выполнила все контрольные за первый курс и решила перевестись на физмат. Так я попала в математики.

Раиса Васильевна с сестрой Зоей. 1948 г.

Помещики Вирбов и Чертков

Титов Александр Титович, 69 лет, дер. Чухарево Весьегонского района. Записал Ф.А.Федоров, 1957 г. 

Наша деревня принадлежала помещику. Фамилия помещика Вирбов. Он был русский. 

Помещик жил в своем доме между Терпугорой и Попадиным. 

Помещичьи деревни были: Чухарево, Софрониха, Попадино, Терпугора, Чернягино. 

Деревни Якушино и Петелево также принадлежали помещику. 

Когда еще были помещики, я был маленький, а мой отец и мать работали на помещика. Раньше говорят, будто было так: если женятся, то ходили спрашивать помещика, кого велит брать (замуж). Работали три дня в неделю на помещика, три на себя. 

Все деревни нашего помещика говорят «толсто», а пятницкие деревни принадлежали другому помещику. 

Фамилия помещика была Чертков. 

Край, где жили карелы нашего помещика, называют «вирбовщиной», а в пятницкой стороне – «черковщиной».

ИСТОЧНИК:
Г.Н.Макаров Образцы карельской речи. Калининские говоры - Калинин, 1963.

Как мы готовим силос

Индейкин Михаил Кириллович, 50 лет, дер. Покрышкино, Весьегонского района. Записал Г.Н .Макаров, 1959 год.

Для силоса годиться всякая трава. Годиться и ботва картофеля. 

В него вот кладут и ольху: бывало, резали соломорезками и силосовали. 

Сейчас мы силосуем клевер и овес. Клевер и силос зеленые. Они скошены косилками, трактор скосил. Это не надо сушить. 

 Так мы силосуем уже второй год. Прошлогодний силос был хорош. Он сам закиснет большая кислотность. Скот охотно поедает силос. 

Наземным способом мы силосуем так: для бурта выбираем сухое место. Бурт делаем длиною одиннадцать метров, шириною четыре метра, высотой два метра. В этом бурте весу будет тридцать тонн. 

Для фермы готовим около десяти буртов. На закладку такого бурта идет два дня. Если сделать все за два дня, надо тридцать человек. Так наземным способом делать лучше, чем в яме. 

Когда бурт заполнен, его уминает трактор. Трактор при заполнении бурта много раз уминает.

ИСТОЧНИК:
Г.Н.Макаров Образцы карельской речи. Калининские говоры - Калинин, 1963.

 

Материал для публикации подготовлен Татьяной Кузнецовой

Рассказ Широкова Ивана Васильевича из д.Беняково

Фото из группы Дюдиково

Воспоминания Широкова Ивана Васильевича (73 года), д.Беняково, Весьегонского района. Записал Ф.А. Федоров, 1957 г. 

В деревне всегда говорили: карелы, которые здесь живут, переселены сюда во времена Петра Первого. Первая переселенная деревня сюда была Каменка, а Дюдиково и Поповка были переселены позже. О других деревнях, когда они переселены, я не знаю. Нас раньше старики называли шведами. Переселяли тогда, когда со шведами была война. Наши деревни были удельные. 

У нас, этак года два, в школах учили карельскому языку. Книги были карельские и была газета. Называлась она «За колхозы». Я сам читал. Теперь учат в школах на русском языке. 

Примечание:

(1)Карельская газета «За колхозы» - орган Московского комитета ВКП(б) и Мособлисполкома. После образования Калининской области (территория которой до 29 января 1935 года входила в состав Московской области) газета под названием «Кариэлан правда» выходила до февраля 1939 года в г.Лихославле – центре Карельского национального округа. 

Кроме того, с 1937 по 1939 г.г. на карельском языке в Калининской области выходило три районные газеты: «Большевикойн тиэ» (Козловский раойн), Ильичан кучанда» (Максатихинский район) и «Кариэлан правда» (Новокарельский район). 

(см. «Еженедельник периодических изданий СССР. Газеты, 1939 год, стр. 54-58).

ИСТОЧНИК: 

Г.Н.Макаров Образцы карельской речи. Калининские говоры, - Калинин, 1963. 

Материал подготовлен Татьяной Кузнецовой

Что мне рассказал дедушка Хуккин Михаил

Что мне рассказал дедушка Хуккин Михаил 

(Манжин Константин Васильевич. Авторская запись, 1958 г) 

Мне было семнадцать лет, дедушке Михаилу из нашей деревни без малого девяносто, когда я его расспрашивал о крепостном праве. Они жили втроем в черной (курной избе). У деда была жена Ирукка (Иринья), на десять лет старше деда, и дочка Катти (Екатериана) – старая дева, которой было чуть меньше шестидесяти лет. 

Курных изб в ближайших к нам деревнях нигде не было. Я живу уже пятьдесят лет, а в курной избе был только у деда Михаила. На моем веку таких изб в нашей местности не было. Помню, как войдешь из двери в избу, по правую руку стояла большая лохань, по левую – печка без борова, как в риге, но с шестком и с загнеткой. Напротив устья печи, в потолке, была четырехугольная дыра - «труба», которая закрывалась широкой крышкой. Потолок и стены до половины окон черные и блестели, как лаком покрытые. Вдоль стен широкие лавки, в красном углу были иконник с иконой, стол и скамейка. Против печи был стол поменьше, две полки со ставцами и блюдами, деревянная солонка. 

На печи лежит Ирукка в одной нижней рубахе. Ирукка была толстая, ей душно было лежать одетой. А если придешь к ним, когда печь («изба») топиться, то надо нагибаться: снизу , видно кто в избе, а наверху – дым, как туман над рекой, и глаза ест. Вот как жили раньше! 

А дед Михаил, хотя и стар был, но старик умный. Земли у него много, и всю обработать он не мог. Сеял он немного, пустыри скашивал. Лошади под конец (жизни) уже не держали, но было две коровы. Навоз вывезти, вспахать огород и не много в поле вспахать он нанимал и платил за работу покосом ( т.е давал свои покосы). 

Я как-то возил у него навоз. Пришел он меня звать, а у нас как на грех, несем телегу смазать. В то время деньги были обесцененные («дешевые»). Дегтярники ездили редко, деготь продавали за хлеб, а мы сами хлеб покупали. Рассказали мы о своем горе деду Михаилу, а он ухмыльнулся и сказал: «Поезжайте к моему двору, найдем, чем смазать телегу». Запряг я лошадь, поехал к деду Михаилу, еду по деревне, а телега скрипит, ехать стыдно. 

Чем мы смазали телегу, как вы думаете? Дед вынес на улицу полную кринку сметаны, вылил сметану в дегочницу, а я квачом тычу в сметану и смазываю. После телега пошла легко, как челнок. Деду навоз вывезли. После этого сами с неделю ездили без скрипу, как порядочные. 

Хоть уже и старый был старик, а в разговорах, как я припоминаю, не ошибался. Сестра с возом навоза поедет в поле, а мы с дедом в ожидании сестры с порожней телегой сядем около двора или за двором на дрова. Начинает дед Михаил рассказывать про свою жизнь. Много он видел на своем веку, жил в казаках у помещика, бурлачил на Ладоге, был в Питере. Ему было двадцать пять лет, когда не стало крепостного права. Я понимал, что таких, как он, древних стариков мало, и слушал его с разинутым ртом. 

Он рассказывал, что ближние наши деревни, где живут карелы («живет карела»), не знали помещика как хозяина. Хозяином у них был удел, которому они платили подати. Удельному мужику жилось легче, чем за помещиком. Заплати вовремя подати – и живи год без забот. Дрова и лес для своих нужд возили из удельного леса. А лесу у удела, хоть и далековато, было много. Лес был хороший, высокий: шапка падала, как на верхушку посмотришь. 

ИСТОЧНИК: 

Г.Н.Макаров Образцы карельской речи. Калининские говоры, - Калинин, 1963. 

Материал к публикации подготовлен Татьяной Кузнецовой

Константин Манжин о колхозниках Весьегонского района

 

Манжин Константин Васильевич, 58 лет, дер. Мосеевское Весьегонского района. Авторская запись, 1961 г.:

"По отчетам земства, в нашем Весьегонском уезде в 1890 году было 20 процентов безлошадных хозяйств, 14 процентов бескоровных, было 142 тысячи сельских жителей, из них больше тысячи нищих. 

В 1905 году Весьегонская земская управа считалась в губернии «левой». Управа написала мужикам обращение про тогдашние дела в России, за что три (члена )управы были осуждены и сняты с должностей («мест»). 

Спихнули царя. В Весьегонске власть опять попала к богатым, а не трудовому народу. После Октябрьской революции власть в Весьегонске взяли Советы. К тому времени с фронта прибыли солдаты – коммунисты, которые и свергли власть Керенского. 

Первым председателем уездного Совета был Григорий Терентьевич Степанов, который с другими коммунистами начал строить новую жизнь. 

Редактор весьегонской уездной газеты Александр Тодорский в книге «Год с винтовкой и плугом» писал, как в те времена работали первые весьегонские коммунисты. Эту книгу тогда прочитал Ленин, и он похвалил весьегонцев. На Одиннадцатом съезде Ленин упомянул весьегонских коммунистов и предлагал учиться у весьегонцев. 

Теперь все колхозники находятся в колхозах. Колхозник избавился от многих забот. У колхозника в доме полы крашенные, стоят кровати, диваны, говорит («поет») радио, а во многих колхозах есть электричество. Редко где еще имеются избы с длинными лавками вдоль стен. Молодежь на гулянье одевается в шерстяное и шелковое, ездит на велосипедах, а то и на мотоциклах. Изменилась и пища в семье. Народ ест («едят») хорошо. 

В почете люди, которые хорошо работают. На весь Весьегонский район прославился тракторист Федоров, который на тракторе «Беларусь» вспахал 1011 гектаров – две годовые нормы. В этом году лучшей дояркой стала Шутина на Лобневской ферме. Она от каждой коровы надоила свыше трех тысяч литров. Славятся трактористы братья Волковы и Покиннен, механизатор («машиновед») Цветков, пастух – дояр Бускин, птичница Васильева. 

В колхозе «Звезда» на Огнишенской ферме смотрит за курами Полина Васильевна. Ни у кого в районе куры не несут столько яиц, сколько у неё. В этом году у неё каждая курочка снесла по сто пятьдесят яиц. 

Механизатор Василий Цветков уже много лет в районе славиться как лучший специалист («мастер») по машинам. К нему ездят другие механизаторы учиться. 

Пастух Николай Бускин первый из мужчин в районе стал доить коров. Он пас стадо и доил коров. Доение считалось женским делом. А он уже второй год пасет и доит восемнадцать коров. На него глядя, и в колхозе «Верный путь» пастух Шабанов стал доить коров. Доение коров стало и мужским делом! 

В газете «Весьегонская правда» про свою работу Бускин пишет: «Второй год я пополняю свою группу нетелями. Осенью я выбираю лучших телят, зиму и следующее лето сам кормлю и пою, чтобы были упитаннее. 

В этом году у меня было пять телок. Когда они отелятся, старых коров сдадим на мясозаготовки, а на их место поставим молодых. Так же поступают и другие доярки на нашей ферме. Теперь в моей группе пять нетелей и восемнадцать коров». 

Нас в Весьегонском районе ещё и то радует, сто молодежь после окончания школы не уезжает в города искать легкую жизнь, а идет на колхозную работу. Прославилась наша доярка Лида Шутина. Когда окончила десятилетку, стала работать в колхозе. Она теперь заочно учиться в зооветеринарном техникуме. 

Мы, советские люди, хотим работать хорошо, чтобы скорее прийти к коммунизму. 

ИСТОЧНИК: 

Г.Н.Макаров Образцы карельской речи. Калининские говоры, - Калинин, 1963. 

Фото из группы КАРЕЛЫ БЫВШЕГО ВЕСЬЕГОНСКОГО УЕЗДА

Примечания: 

Григорий Николаевич Макаров (1918—1972) — советский учёный-филолог, этнограф, финно-угровед, составитель русско-карельского и карельско-русского словаря. 

Родился в крестьянской семье, карел. Участник Великой Отечественной войны. В 1948 году окончил Карело-финский госуниверситет, в 1955 аспирантуру Карело-финского филиала АН СССР по специальности «финский язык». В 1958 защитил кандидатскую диссертацию на тему «Именные (субстантивные) определительные словосочетания в финском литературном языке». В разные годы работал учителем в Калининской области, корректором в редакции газеты «Punainen Karjala». С декабря 1955 года научный сотрудник Института языка, литературы и истории Карельского научного центра РАН, на кафедре финского языка и литературы ПетрГУ вёл курсы карельского языка. 

Опубликовал свыше 30 работ по финскому и карельскому языкам и фольклору. 

Карельские пословицы, поговорки, загадки. — Петрозаводск: Государственное издательство Карельской АССР, 1959. — 226 с. 

Финские народные пословицы и поговорки. Сборник. — М.: Изд-во иностранной литературы, 1962 

Образцы карельской речи: Калининские говоры. Сборник. — М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1963. 

Карельский язык // Языки народов СССР, т. III. Финно-угорские и самодийские языки. — М., 1966. 

Образцы карельской речи: говоры ливвиковского диалекта карельского языка. Сборник. — Л.: «Наука», 1969 

Карельские пословицы, поговорки. — Петрозаводск: Карельское книжное издательство, 1969. — 312 с. 

Русско-карельский словарь. — Петрозаводск. 1975. 

Словарь карельского языка (ливвиковский диалект): Около 20 000 слов / Под редакцией канд. филол. наук И. В. Сало и канд. филол. наук Ю. С. Елисеева; Сост. Макаров Г. Н. — Петрозаводск: Карелия, 1990. — 495 с. // ИЯЛИ КарНЦ РАНВо время советской власти изменилась жизнь в Весьегонском районе. 

К.В.Манжин – учитель, местный корреспондент Института языка, литературы и истории Карельского филиала АН СССР. 

АКФ – Архив Карельского филиала Академии наук СССР; ф.1- фонд Института языка, литературы и истории. 

Удел – недвижимое имущество императорской фамилии, управляющееся удельным ведомством. В состав уделов было передано несколько миллионов десятин земли с населявшими эти земли крестьянами. 

Среди карел Калининской области широко распространены рассказы о переселении их предков на эти земли.

Материал подготовлен к публикации Татьяной Кузнецовой

Из воспоминаний Р.В. Сухановой-Анкудиновой. Продолжение

Третья публикация

Я стала отца искать, подавать запросы туда-сюда. Получив письмо, узнала, что отец находится в Магадане, на золотых приисках без права переписки на 10 лет. Ладно, ждем. Стала опять писать. Отвечают: отец умер, но где неизвестно, не помню уже. Потом я в Киришах снова начала искать и выяснять, что случилось. Поехала в Калинин, в НКВД. Сама бы я не поехала никогда - это мама меня все посылала.

Вы знаете, в каких переплетах я была?! НКВД. Пришла и думаю: «Наверное, за этими стенами их и убивали». В подвал спустились, открыли комнату — никого, но дырки в стене такие. Там спрашивают: «Сколько вы еще будете подавать запросы? Вам сообщили, что отец умер в 1947 году. Вам вышлют ответ». Действительно выслали. Написали, что умер, а где, как - неизвестно. Эта бумага сохранилась у мамы.

А потом стали объявлять, что реабилитируют. Я опять начала искать, только теперь уже не поехала, а просто письмо написала. Мне ответили, что, мол, извиняются. Оказывается, отец был расстрелян 8 марта 1938 года. 16 февраля взяли, а 8 марта расстреляли. Где расстрелянные похоронены — точно не могут сказать. Но люди говорят, что есть такая Волынская пустошь, на ней мы сейчас строим памятник всем расстрелянным, воинское кладбище. Это было в 1991 году. Пришли только извинения всякие и просьба старое свидетельство о смерти отца в 1947 году уничтожить. А в настоящем свидетельстве написано: «Приговорен тройкой к расстрелу и исполнено 8 марта 1938 года». Вот так мы узнали о судьбе отца. Мамы уже не было в живых, она умерла в 1985 году. Последние 10 лет она жила у меня.

Признание жертвой политических репрессий. Справка 

Как к дочери репрессированного, ко мне плохо относились. Это было что-то страшное. В школе, при раздаче всем ученикам молока и белого хлеба, после ареста отца мне ничего не давали. Буфетчица разносит всем по партам, а мне — нет. Соседка сидит и спрашивает: «А чего ей не дают?» Буфетчица отвечает: «Не знаю, пусть узнает у руководителя!» 

Я думаю: «Ну как так: все едят, а мне - нет. Что такое?». Пошла узнавать. Мне сказали: «Отец — враг народа, и ты сними галстук, а то мне попадет». Меня только приняли в пионеры. Я сняла и убрала галстук. А директор, Королев Василий Михайлович, вероятно, тоже был ссыльный, жил при школе. Он меня вызвал и говорит: «Как только все будут кушать, ты выходи из класса и знаешь, где кухня?» Я говорю: «Да!». «Там твой паек будет лежать. И никому не говори об этом!» И вот все - в классе, а я - в столовой.
Второе. В деревню кино привозили все время. Пойдем в кино, а детей врагов народа не пускают. А показывали кино как раз в доме, отобранном у Захаровых. Там была большая комната и печка. И вот заберутся все на эту печку и кино смотрят, а нас выгоняли. Кино немое было — нужно было читать. Карелы до сих пор плохо читали, кто как. Не успевают дочитать - кино дальше крутиться. Я один раз сунулась, стала читать, и потом они стали меня звать: «Пусть читает, а вы слушайте». Когда я стала взрослая, такой Рябков был, мальчишка, и говорит: «Отец нам сказал, что к сестрам Анкудимовым близко не подходить и никак не общаться». С нами хорошо дружили только соседи Пьяновы, у них было 9 детей, все умные, одна врач была.

Семья Анкудиновых: мама, Зина, Рахиль (первая справа), Слава. 1940 г.

1941 год. Идет война. Я пошла в 7-й класс, нас было почти 40 человек. Второй урок был немецкого языка. Идет учительница Мария Ивановна Пшенникова, и вдруг бомба упала, окна все повылетали. Мы все подумали, что бомбу бросили в конец здания школы, а оказывается, на железную дорогу, которая проходила недалеко. Там две женщины лен клали, их убило. Мы побежали туда, а потом нас собирали, чтобы вернуть в класс. Из 40 пришло 13 человек, и 13 человек оканчивали эту школу. 

Учителями в школе были эвакуированные. Бывшие учителя-мужчины все ушли на фронт. В деревне стояли военные, воинская часть оздоровительная. В комнатах нашего дома теперь жили врач Громов, фельдшер Левашов и еще две девушки напротив (вроде тоже фельдшера - Регина одну звали, а вторую не знаю как). К ним приходили на прием, тут же бинтовали. Прихожая была тоже занята. Они у нас жили всю зиму. Мы спали на полатях. Они потом писали письма нам. 

У нас рядом гора была - Губановская, и было видно, как летят самолеты. Слышали как бомбили железную дорогу, но никак не попадали. Во время одной бомбежки все смеялись — колбаса летела. Колбаса летела - все летело, а в деревню не попадали.

Когда военные уехали, я закончила 7-летнею школу. В 100 км от места, где мы жили, появилось педучилище, переведенное из Ленинграда. И там была половина учителей ленинградских и половина учеников ленинградских. Ну, вот мы, подружки, — я, Женя и Ира, решили туда поступать. Они поехали сдавать. Для поступления нужна была справка: им дали справки в колхозе, а мне нет, из-за того, что отец репрессированный. «Пусть она работает в колхозе, - говорят, - и все». 

Я взяла свое свидетельство, где все пятерки и одна четверка по русскому языку, и, помню, спрашивала: «Почему?» «Почему?» 

Учительница, тоже эвакуированная, Матвеева Анна Анисимовна (позже я узнала, что она из Пушкинских Гор и там вела экскурсии) вела русский язык. Она мне объяснила, что ошибки ни одной, но не близко к тексту. А это было изложение. А раз не близко, значит, 2/4. Никому не ставили «пятерки» и мне «четверку» выставила. А я знаю, что принимают только с «пятерками». Потом с девчонками послала свое заявление, и копии сделала, никем не заверенные. Написала, что у меня так и так. Подружки все отдали, поступили, приезжают и говорят: «Жди вызова. Сказали, что вызов вышлют». И действительно выслали и написали, что принимают всех, у кого «4» и «5» .
Училась я в Краснохолмском педучилище (Тверская область) с 1 сентября 1942 по 1945 год. Классным руководителем у меня была (недавно даже читала в газете) Полосокина Валентина Николаевна, комсоргом училища — Косарева Нина. Директором был Радин.
В годы учебы (войны) нас заставляли дежурить каждый день по очереди. Военные действия были, но подальше. Недалеко от города была деревня Голубцово. Там много дезертиров было, которые убегали из армии, и через эту деревню проходили в город. Нам выдавали оружие и мы стояли. Все девчонки большие, 1926 и 1925 года рождения, а я и Валя Иванова — самые маленькие. И вот нас поставили с мальчишками (они тоже учились). Со мной, помню, поставили Анатолия Смирнова. Все были выше меня. Потом дежурства прекратились, дезертиров не было, фронт отошел дальше.
Когда в педучилище училась, некоторые учащиеся ходили смотреть, как я разговариваю - акцент у меня был карельский. Все карельские слова идут с ударением на первом слоге. И поэтому скажешь, и все смеются.
В 1945 году были госэкзамены (как раз в это время придумали), нужно было сдавать на аттестат (до сих пор были просто экзамены). Сидеть полагалось по одному за партой. Госэкзамены: педагогика, психология, сочинение — русский язык, математика (включая алгебру, геометрию). Но основное внимание было арифметике – задачам, а не алгебре и геометрии. Чтобы знать все виды задач — это было основное, а остальное было так. Все были предметы и химия…

Педучилище, май 1945 г. Раиса Анкудинова вторая справа в нижнем ряду. 

После окончания училища нам дали направление ехать в освобожденные районы. Я закончила с отличием, на все пятерки, и мне дали направление в Тверь. Приезжаю домой и объясняю все маме. Мама на меня закричала: «Куда ты в работницких ботинках в Тверь поедешь?! Никаких Калининов, никаких Тверей! Поезжай обратно, меняйся с кем-нибудь!». Я подумала, действительно, ничего нет и денег нет, чтобы ехать. Решила ехать в училище за направлением в другой район, туда, где практику проходила - в Тимошкинскую школу. Там объяснили, что в детском доме, образованном в здании школы, нужен учитель. Со мной поменялась Григорьева Тамара, она поехала вместо меня, а я в Тимошкино.

ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ

Из воспоминаний Р.В. Сухановой-Анкудиновой. Продолжение

Начало в предыдущей публикации

И вот приехал он к бабушке, в деревню Вяльцево Весьегонского района, а она почти совсем уже не видит. Мы стали там жить, это был конец 1934 года. Сразу нам сказали, что мы лишенцы, что нас лишили прав, и чтобы мы поступали в колхоз. Мама с папой подали заявление в деревню Карелики (такой деревни в округе нет, может быть Корнягово или какая-то другая? – С.Г.). Я там училась по-русски хорошо говорить. 

 Отца сразу, как грамотного, поставили заведующим молочно-товарной фермой (МТФ). У всех были отобраны коровы и там стоили конюшню, нет, свиноферму под руководством отца. 

Маму назначили пчеловодом, купили 20 пчелиных семей. Она раньше очень хорошо училась, после окончания училища хотела в гимназию Весьегонскую поступать, но замуж вышла. Ее послали на курсы в Тверь на два месяца. Она взяла меня с собой. Когда приехали оттуда, лето началось. Мама выходит на работу. Одежды в то время никакой не было, и ничего было не купить. 

На колхоз был один председатель. Я думаю, что этот председатель и посадил нашего отца потом. Ничего не получилось у него - собрали общее собрание. Мы, девчонки ходили на все смотрели. На этом собрании все орали, и председателя Дружинина выгнали, и поставили председателем очень хорошего, умного мужчину Николая Зайцева. Он пришел из другой деревни, а жена была из этой.
Так началось строительство колхоза «Труженик». Такой был хороший колхоз, постоянно гремел и в газетах о нем писали. Колхозники в последнее время перед войной получали по 4 кг на трудодень и денег. Вот, например, если ты каждый день работаешь, 360 дней да умножить на 4 — это сколько получишь? Давали — рожь, ячмень. Колхоз был больше льноводческий. Недалеко был завод, сами сделали.
Помню, были такие газеты: в них изображалось какой колхоз на чем едет. Я помню, колхоз «Труженик» едет на самолете, кто на черепахе, кто на чем. В это время открывалась выставка, и мой отец был кандидат на эту выставку. Он должен был летом поехать. Он все готовил, фотографировал, делал все по правилам. У меня лежит бумага, что все сдано на «отлично». В это время отец починил наш дом, в котором было три комнаты. Большую взяли себе, а в остальных стали жить учителя.
Я пошла в первый класс, а школа была карельская, значит, будем учиться по-карельски. Школа была в нашей деревне, в ней были 1-3 классы. Раньше это был молитвенный дом, и все карелы ходили туда молиться, но дом закрыли и сделали школу. Дом был большой, коридоры тоже, сделали учительскую. Я плохо училась, потому что к тому времени говорила по-русски, а карельский плохо знала. В первом классе у меня даже некоторые оценки посредственные были, потому что очень трудные числа в карельском языке. Например, 11 — «юксикакши», ну что это… В общем, первый класс, умеем читать, писать. С Зоей мы постоянно разговаривали на карельском языке. Зина училась в другом классе. Закончили первый класс.
Во втором классе первую четверть учились на карельском языке, но уже стали изучать русский язык. А потом раз — и постановление: запретить карельский язык и перевести школу на русский. И со второго полугодия стали изучать русский язык. А карелам как было тяжело! Мне было легко, потому что в Ленинграде я научилась по-русски говорить. Я всем помогала. Что-нибудь скажут ученикам по-русски, а они не понимают, толкают меня: «Как, чего сказала?» Второй класс я уже закончила хорошо.
В третьем классе у нас были география, история, естествознание, были учебники. И вот в третьем классе сидим, а нам говорят: «Откройте учебники истории». Открыли. «Найдите фамилию «Блюхер», зачеркивайте». Зачеркнули. «Тухачевский». Нашли? Вычеркивайте». «Егорова» нашли? Вычеркивайте. Это все враги народа». Когда я училась в третьем классе, в феврале было очень холодно. В нашей школе (молитвенном доме) уже стали учиться пятый, шестой и седьмой классы. А нас, всех малышей, перевели в новую школу в соседней деревне Тимошкино. Чтобы не ходить домой, я ночевала в этой деревне у Петушковых.
16 февраля 1938 года утром пошла в школу, но прибежала мама из нашей деревни и сказала: «Отца арестовали ночью». Она сказала, что вечером его предупреждали, чтобы уходил. Он сказал: «Что будет? Я жил честно, не пью, не курю, не ворую. Я справедливый человек, не пойду никуда!». Позднее, когда я жила в Киришах, ко мне приезжала одна девочка, с которой поступали в педучилище, и сказала, что на отца написал бумагу Дружинин. Ранее вышла газета, где был нарисован сидящий Дружинин и пачка книг и подписано: «Коммунист Дружинин изучает книги Ленина». Все смеялись над Дружининым, а отца арестовали. Было написано «За агитацию против советского правительства».

Отец — Василий Ефимович (справа), 1931г.

Остались мама, бабушка и пять детей (к тому времени родилась сестра Вера, и должен был появиться еще один ребенок). Было заработано немного денег. Пока хлеб был, было более-менее. А потом младшие умерли: сначала девочка. Проживавшие в двух комнатах учителя, помогали хоронить. Бегали все и говорили: «Да Вера какая красавица!». А братик Витя родился в сентябре, когда отец уже сидел. Прожил он год, а потом заболел. Мама повезла его в больницу. Стали переливать кровь от мамы ему, а говорят, нельзя было или что-то не получилось, и он умер. Нас осталось трое. В то время в семье работала одна мама.

Брат Ваня, 1937 г.

Перед войной я заболела. Так заболела, что ослепла. Ничего не вижу — и все - туберкулез глаз. Сказали, что от плохой пищи. Как такое может быть? И отправили меня в апреле в Весьегонск. А в это время создавалось Рыбинское водохранилище. Здание больницы, находящееся в «старом» городе, должны были разобрать. Больница, еще чего - половина территории Весьегонска ушла под воду Рыбинского водохранилища. Маме сказали, чтобы забирала меня. Она забрала и написала в Ленинград, чтобы мне родственники хоть чем-то помогли. 

За мной приехала тетя Оля. В Ленинграде меня поместили в глазную больницу на Моховой улице. Там я пробыла неделю. Потом тетка Оля меня забрала с собой. К тому времени она вышла замуж за дядю Колю, у которого работала кухаркой. У него умерла жена от неправильно сделанного укола. Матильда Михайловна была хорошая женщина. Это было в 1941 году. 

Дядя Ваня уже женился, взял в жены учительницу, которая жила у нас на квартире. Анна Ефремовна была красавица, математику вела. В мае 1941 года дядю взяли на подготовку. А до этого он прошел Финскую войну. В июне он написал, чтобы мы с Анной Ефремовной приехали к нему: «Приезжайте на станцию, а от нее еще 8 км пешком, где-то по Финляндской дороге!». Она прибежала к нам в Парголово, где жила тетя Оля. 

И вот 22 июня в 4 часа утра мы с Анной Ефремовной на Финляндском вокзале садимся и едем в военный городок. С нами много людей. Едем, ничего о войне не знаем. Много людей приехало на станцию. Нас посадили в автобусы. Приехали, там озера красивые, Вуокса, красота! В военном городке были палатки. Мы достали пищу, сели на берегу, кто-то купается, и не знаем, что война. И Финляндия рядом. Вдруг бежит листовой и кричит: «Собирай всех, боевая тревога». Дядя Ваня говорит: «А чего боевая тревога, люди приехали к нам впервые». «Боевая тревога!». Все потихоньку идут на плац, там встает один и объявляет, что на нас напала Германия. В выступлении объявили так же, чтобы через 15 минут этого лагеря не было. Надо было как можно быстрее все сделать и выходить на дорогу. Родные, кто приехал, шли 8 км до станции Пери рядом. Я помню, все выстроились по 8 человек в ряд и всю дорогу поли: «Броня крепка и танки наши быстры». Потом объявили, в какие вагоны садиться и забирать своих родных. Мы ехали до Ленинграда вместе с дядей Ваней. Тетя Нюра ревет, посадила меня в Парголово на Финляндском: «Поезжай, — говорит, — к тете Оле, а я поеду на Витебский вокзал». Проводила Дядю Ваню, а потом она его еще в Нижнем Тагиле видела – там он раненый лежал. Так тетя Нюра туда ездила с Лихославля (у нее там были родные и куда она от нас поехала). Потом ей от товарища дяди Вани пришло письмо, что он похоронен. Убили его на Синявинских болотах.

Друг Вани Анкудинова Вася Стрембелев. Он работал машинистом. Эвакуировал Раису Васильевну из Ленинграда в Ярославскую область, тем самым спас ее от блокады.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ